— О да, господин! — сказала Гюльфем, говоря за всех них. Она упала на пол и покрыла поцелуями его ноги.

— Тогда вы поможете мне научить Накш тому, что, кажется, является для нее очень трудным уроком, — сказал визирь. Он переключил свое внимание на красавицу, лежащую на середине кровати. Ни одна женщина после Инсили не приводила его в такой восторг. Она нисколько не походила на Инсили, у которой были золотисто-рыжие волосы и зеленые, как листья, глаза. Так что же было в этой женщине, что его так тянуло к ней? Нет, не тянуло, а околдовывало вопреки здравому смыслу!

Валентина открыла свои фиалковые глаза. Первое мгновение она смотрела удивленно. Потом на ее лице появилось выражение гневного разочарования и пренебрежения.

Я понимаю, думал визирь возбужденно, дело не только в ее красоте, хотя, как и Инсили, красива она была необыкновенно. Именно это выражение открытого бунтарства возбуждало его. В этом плане она походила на Инсили. Он не встречал других таких женщин, потому что женщины должны быть нежными, а не дикими. Но необузданность Инсили и Накш необыкновенно возбуждала его чувственность.

Он ласково провел рукой по ее телу и глазами отдал указание другим девушкам. Две из них схватили Валентину за руки.

— Отпустите меня! — прорычала она на них. Голос ее был так свиреп, что они струсили. Но преданность своему господину была сильнее страха, и они крепко вцепились в ее руки.

— Не сопротивляйся, дорогая Накш, — умоляла ее Гюльфем. — Как ты можешь противиться прикосновению нашего господина Чикала-заде? Он самый искусный и замечательный любовник.

— Что ты можешь знать о любовниках, Гюльфем? — презрительно бросила Валентина девушке. — Сколько любовников было у тебя за твою короткую жизнь? Гюльфем была смертельно обижена.

— Я была невинной девственницей, когда поступила к своему господину, — сказала она робко. — Ни один мужчина, кроме моего возлюбленного господина, не знал меня.

— Значит, ты ничего не знаешь о любовниках, если тебе не с кем его сравнивать! Ты говоришь глупости, — презрительно бросила ей Валентина, безуспешно пытаясь увернуться от хищных рук визиря. — У меня был муж, и мой жених — это мой любовник! У меня есть кое-какой опыт. Никто, даже ваш хозяин, не умеет заниматься любовью так, как это делает со мной Патрик! Никто!

Три наложницы ахнули от возмущения. Эта женщина явно сошла с ума.

Чикала-заде-паша нагнулся, опасно приблизив губы к губам Валентины, и тихо сказал:

— У тебя злой язык, Накш. Ты не должна смущать трех моих невинных цветков. Тебе вскоре предстоит принять их суждение о любви, несмотря на твой обширный опыт. Никто, моя красавица, не сможет заниматься с тобой любовью так, как буду делать это я!

Его рот прикоснулся к ее губам, но, к ее удивлению — она ожидала грубости, — его поцелуй был нежным. Его рот легко скользил по ее губам, следуя их очертаниям, ощущая их упругость и сладость. Это глубоко потрясло ее.

— Я презираю вас! — выдавила она, когда он поднял голову. Она злилась на саму себя, потому что поцелуй доставил ей почти удовольствие.

— Сейчас, может быть, — согласился он. — Но придет время, и ты полюбишь меня, Накш. — Он снова склонился к ней. На этот раз его губы коснулись ее соска. В течение нескольких мучительнейших мгновений он глубоко втягивал нежную плоть, вызывая у нее нежелательные ощущения. Потом его язык начал выписывать нежные узоры на ее теле, спускаясь все ниже, отчего ее сердце забилось от ужаса, потому что она поняла, куда он неизбежно движется.

— Нет! — взмолилась она. — Нет! Прошу, не надо! Если он и слышал ее, то не подал вида, три ее соседки продолжали удерживать ее, а Гюльфем тихо бормотала:

— Не сопротивляйся, дорогая Накш. Пусть сила страсти приведет тебя в мир удовольствия. Ты хорошо знаешь этот мир. Почему ты сопротивляешься?

Валентина почувствовала, как его большие пальцы умело открывают дорогу его опытному языку. Протестовать было бесполезно, он не обращает на это внимания. Она не доставит ему удовольствия узнать, как он мучает ее.

Почему, удивлялась она, почему она так остро чувствовала его прикосновения, более остро, чем прикосновения других мужчин, которых она знала? Ей казалось, что она не может не отвечать на ищущие движения его языка. Сначала он погрузился прямо в ее глубину, а когда она отчаянно заскулила, он начал дразнить ее маленькое сокровище. Валентина исступленно пыталась обуздать реакцию своего тела, но даже ее сильная воля не могла противостоять умелому любовному искусству Чикала-заде-паши. На него невозможно было не откликаться и, раздавленная его решимостью и опытом, Валентина потеряла над собой контроль.

Он почувствовал это еще до того, как услышал ее стон, в котором было и удовольствие, и горечь. Он поднял голову и посмотрел ей в лицо, на котором сейчас появилось выражение блудливого удовольствия. Улыбаясь, он снова опустил голову и стал подводить ее к той грани, за которой должно было последовать удовлетворение, но не дав ей достичь завершения, он остановился, оставив ее на полдороге между раем и адом. Ее прекрасное тело сотрясалось от боли.

— Твое поведение совершенно неприемлемо для женщины, которую я выбрал своей возлюбленной, — сказал он шелковым голосом. — Когда ты научишься быть более послушной, Накш, тогда и только тогда я позволю тебе насладиться страстным завершением любовного акта. До этого ты будешь служить мне только игрушкой, низшим существом, с помощью которого я буду возбуждать свою тягу к более мягкому, более податливому телу. — Оттолкнув ее от себя, он привлек к себе Хазаде и нетерпеливо забрался на наложницу, которая с радостью оплела руками его шею.

Валентина свернулась в комок, вздрагивая от боли. Молчаливые слезы катились по ее лицу. Она никогда не думала, что мужчина может быть так жесток. Против ее воли он вынудил ее отдать ему ту часть себя, которую она не хотела отдавать никому, кроме Патрика. Потом, добившись своего, он отказался от нее. Она ненавидела его!

Вместе с приступом гнева физические мучения стали утихать. Ей хотелось доказать ему, что он не сломил ее, но она мудро скрыла свою небольшую победу. Этой ночью она поняла, какой наивной она была, несмотря на ее брак с Эдвардом и свою любовную связь с Патриком. Чикала-заде-паша открыл ей опасный и чувственный мир, о существовании которого она не подозревала.

Визирь был ненасытен. Его аппетит на женщин был так же велик, как и аппетит султана, и так же справедливо утолялся. Остаток ночи он развлекался, мучая Валентину, а потом удовлетворяя свое желание на трех покорных телах наложниц. Всякий раз, когда он терзал ее, Валентина ухитрялась ослабить те ощущения, которые вызывали у нее его издевательства, но она умно скрывала это.

Она почувствовала огромное облегчение, когда за час до рассвета Чикала-заде-паша и три его постельные подруги наконец заснули. Евнухов тоже сморило, и они повалились прямо на пол. Отодвинувшись подальше от них, Валентина, наконец, позволила себе отдохнуть.

Последовавшие дни слились в один из-за их однообразия: прогулки в садах, ванны и массажи, из-за которых ее кожа стала такой чувствительной, что малейшее прикосновение причиняло боль. Ее кормили вкусными и изысканными блюдами и несколько ночей в неделю Чикала-заде-паша проводил в Звездном доме, развлекаясь и пытаясь сломить ее волю.

Хотя Валентина умом могла сопротивляться ему, ее тело все более и более охотно откликалось на его необыкновенно страстные прикосновения. Война между ними никогда не прекращалась, и казалось, что никому из ни?? не суждено победить.

Она постоянно думала о Патрике. Был ли он по-прежнему в Стамбуле? Пытался ли он еще найти ее? Удалось ли ему добиться чего-нибудь за те три месяца, с тех пор как ее похитили?

После своего первого посещения визирь ничего не говорил о лорде Бурке, а Валентина не задавала вопросов, чтобы не доставлять ему удовольствия видеть ее отчаяние, потому что Чикала-заде-паша, похоже, мог использовать все в своих собственных интересах.