— Как вы назовете своего ребенка? — спросила Валентина с искренним интересом.
— Если Яхве подарит нам еще одного сына, мы назовем его Рубеном. Если это будет дочь, тогда назовем ее Рафоилой. Я бы назвала своего следующего ребенка Рахилью в честь тетки Симона. Она никогда не была замужем, но оставалась дома и приглядывала за Эстер. Она умерла два года назад, пытаясь спасти мать Симона от какой-то загадочной болезни, которой сама тогда же и заразилась.
Мать Симона, Мариам, никогда не была здоровой женщиной. Она подарила мужу пять сыновей и трех дочерей, но она всегда считалась болезненной. Несколько лет назад визирь султана Чикала-заде-паша с разрешения своей первой жены, принцессы Латифы, взял вторую жену. Эта женщина исчезла при загадочных обстоятельствах, а главный евнух визиря, грубая скотина, побежал, скуля, к своему лучшему приятелю, начальнику евнухов султана, пытаясь оправдать свою собственную нерадивость. Он вбил ему в голову, что женщина сбежала и что Эстер была замешана в этом деле. Было очень страшно, когда наш мирный дом оказался вдруг заполнен янычарами султана.
Они собрали семью в комнате и начали угрожать нам. Эстер, конечно, держалась уверенно, потому что она была невиновна, и ее нельзя было запугать. Но Мариам была напугана сверх меры и начала бормотать, что отец Симона, Илия, признается и все скажет. Признаваться, конечно, было не в чем, но два этих свирепых евнуха бросились на бедную Мариам, как утки на несчастных водяных жуков. Сначала они сделали вид, что забирают Давида и Льва служить в янычарах, хотя Илия заплатил налог с головы, освобождающий их от службы. Потом они стали открыто угрожать, что заберут старшую сестру наших мужей, Дебру, у которой на другой день должна была быть свадьба с Мортекаем бен Леви, нашим кузеном, и отдадут ее в гарем султана. После этого Мариам почти потеряла сознание, и даже Илия начал кричать.
Потом вдруг Эстер потребовала, чтобы из комнаты ушли все, кроме начальника евнухов султана и главного евнуха визиря. Эта загадочная троица пробыла вместе почти час, потом они ушли из нашего дома, чтобы никогда не возвращаться. Что происходило в течение этого часа, Эстер никогда не говорила. Все, что она объяснила нам, так это то, что дело было улажено к удовлетворению начальника евнухов султана Зия-аги и Хаммида, евнуха визиря. Мы подозреваем, что она заплатила огромную взятку этим двум негодяям. Мариам, однако, никогда не стала прежней. Она умерла год спустя, унеся с собой и бедную Рахиль.
Валентина была заворожена этим рассказом.
— Это похоже на легенду или на миф, — сказала она, — а Эстер Кира — героическая женщина.
Окружавшие ее посмеялись при мысли о том, что старейшая женщина семьи является героиней, и все они вышли из бани в хорошем расположении духа.
— Вы, конечно, пообедаете с нами, — сказала Сараи, проводив Валентину в ее комнаты. — Лия, моя служанка, придет за вами.
Дети обедали отдельно, как и мужчины. Женщины и их любимые служанки ели вместе в столовой на женской половине. Обед был простым, но вкусным, и еды было очень много. Был подан ягненок, зажаренный с маленькими зелеными луковичками; целое блюдо красноглазой кефали, отваренной в красном вине; маленькие дикие птички, нафаршированные фруктами и зажаренные до золотистого цвета; большая чаша с шафрановым рисом и плоские пресные лепешки. Были также соленые оливки, маленькие маринованные луковички и огурцы, острый жгучий редис. К кушаньям подавалось пряное, густое, сладкое вино.
Тарелки унесли, кушанья были почти полностью съедены, и на стол были поставлены новые лакомства. Подали блюда с пирожными в виде тонких рогов газели: маленькие, полые, изогнутые, они были начинены дробленым миндалем и финиками и пропитаны медом. Были поданы слоеные пирожные с персиками и абрикосами, глазированные яйцом и медом, зеленый инжир, сваренный с медом и белым вином. На столе стояли засахаренный миндаль и финики, большие чаши с абрикосами, вишнями, апельсинами и персиками. Подавали кофе по-турецки, причем старуха, готовящая кофе, молола зерна для каждой чашки отдельно. Валентина никогда не пробовала кофе и сморщила нос, впервые попробовав горячий, горький отвар.
Беспечная болтовня, которая звучала в банях, теперь наполняла столовую. Старая Эстер гордо возглавляла женский выводок, в который входили ее правнучки и праправнучки. Окидывая взглядом комнату, Валентина находила большое сходство со своей семьей, находящейся сейчас так далеко от нее.
— Валентина должна встретиться с валидой, матерью султана, через три дня, — внезапно объявила Эстер, улыбаясь при виде удивленного лица гостьи.
— Ваш гонец вернулся?
— Да, Валентина, он вернулся из Нового дворца задолго до ужина. Сафия будет рада принять тебя. — Эстер хлопнула в ладони и сказала служанке:
— Сходи на мою половину и попроси у Якоба подарок, который валида прислала нашей гостье.
— Она прислала подарок? — удивилась Валентина. Эстер Кира понимающе улыбнулась.
— У Сафии изысканные манеры, дитя мое. Ты дочь ее старой подруги. Она хочет, чтобы и ты, и твоя мать тепло вспоминали о ней. Кроме того, торговая компания твоей семьи хоть и маленькая, но процветающая и обладает определенным влиянием, что нравится Сафие. Помнишь, я уже говорила тебе, что Сафия любит и власть, и золото. Валентина медленно кивнула.
— Вы говорили, что она злобная и порочная женщина, тем не менее вы остаетесь ее подругой, Эстер Кира. Почему? Старая женщина мудро улыбнулась.
— Потому что я помню ее, когда она такой не была, и потому что она нуждается в моей дружбе. Моя непрекращающаяся дружба с могущественной женщиной из оттоманской семьи способствует процветанию моей семьи. Пока по воле Яхве я буду жить на земле, я буду нужна моей семье. Однако вскоре, я думаю, что покину ее. Я не знаю никого, кто прожил бы так долго, как прожила я.
Женщины тихо рассмеялись над замечанием Эстер, и Сараи сказала:
— Ангел смерти совсем забыл о вас, Эстер, а когда встревоженный помощник обратит на это его внимание, ангел смерти скажет, что помощник ошибся, потому что невероятно, что вы так долго остаетесь на земле. Пока ангел не захочет признать свою ошибку, вы останетесь с нами, Эстер.
— Нет, дитя, это не так. Ангел смерти никогда ни о ком не забывает. Мое время пришло. Я чувствую это своими костями.
Внезапно холод охватил комнату. И, пытаясь рассеять его, Валентина сказала:
— Расскажите мне еще о матери султана, Эстер.
— Сафия, — начала старуха, — значит «чистота». Она родом из венецианской семьи Баффо. Когда ей было всего двенадцать лет, она ехала из Венеции, чтобы присоединиться к своей семье на острове Корфу, где ее отец был наместником. Ее корабль захватили турецкие пираты, и Сафию привезли в Стамбул, чтобы продать на женском невольничьем рынке. Начальник евнухов султана увидел ее там и купил для гарема. Ее научили, как привлекать внимание султана. Когда пришло ее время, она сумела добиться этого. Мюрад влюбился в нее, забыв про остальных, а она влюбилась в него. Тогда она была наивной, ласковой, доверчивой и уступчивой. Она родила первого сына султана Мюрада, Мехмеда, который сейчас является султаном. После этого у нее не было сыновей, тем не менее Мюрад продолжал любить ее, к большому неудовольствию его матери. Hyp У Бану, которая боялась, что влияние Сафии превзойдет ее собственное влияние, с чем она бы не смирилась. В те дни Сафия относилась к Hyp У Бану как к матери и полагала, что та будет оберегать ее отношения с Мюрадом. Она вскоре узнала, что довериться в гареме другой женщине значит навлечь на себя несчастья. Hyp У Бану справедливо тревожилась из-за того, что порядок престолонаследия был поставлен под угрозу, потому что у Мюрада был только один наследник. Она сговорилась с начальником евнухов, и совместно они прочесали невольничьи рынки Стамбула в поисках самых красивых, самых изысканных девственниц, которых можно было подсунуть Мюраду, чтобы ввести его в искушение и заставить расстаться с ложем Сафии. Она хитро внушала ему мысль о том, что иметь одного сына недостаточно, что Сафия эгоистична, пытаясь целиком завладеть любовью Мюрада, когда за двенадцать лет она родила ему только одного сына-наследника. Уловки сработали, потому что к тому времени оттоманская натура Мюрада начала проявлять себя. Он не сумел воспротивиться соблазнам стайки красавиц, которыми дразнили его. Сафия больше не была свежей, юной тринадцатилетней девочкой. Ей уже было далеко за двадцать, и Мюраду оказалось трудно устоять перед соблазном пышных, благоухающих тел. Он не устоял перед этой силой и с радостью предался разнообразным удовольствиям, которые предлагали ему. И чем больше он вкушал этого разнообразия, тем больше требовал его. Он был очень чувственным мужчиной. Возможно, даже чересчур чувственным. Сначала Сафия страдала. Потом, узнав, что в этот заговор с целью вырвать Мюрада из ее постели, была вовлечена Hyp У Бану, она разъярилась.